фигурантов процесса распались на две группы. Первую составили давние соратники Троцкого — Пятаков, Радек, Серебряков, Мурадов, Дробнис, Богуславский. Вместе с зиновьевцем Сокольниковым они исключались из партии, отправлялись в ссылку, но затем вновь получили партбилеты и заняли заметные должности. В другой были хозяйственные руководители местного масштаба, среди них известные нам Шестов и Арнольд. Тема покушения на Молотова прозвучала в показаниях обвиняемых семь раз. В показаниях Радека 11 раз промелькнула фамилия Тухачевского, тогда не привлекшая большого внимания обвинителя Вышинского.

Присутствовавший на процессе Фейхтвангер писал:

«Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику… Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью… Очень жаль, что в Советском Союзе воспрещается производить в залах суда фотографирование и записи на граммофонных пластинках. Если бы мировому общественному мнению представить не только то, что говорили обвиняемые, но и как они это говорили, их интонации, их лица, то, я думаю, неверящих стало бы гораздо меньше»[1265].

Кампания осуждения троцкистов продлилась не более трех дней, кульминационным пунктом был 200-тысячный митинг москвичей на Красной площади при 27-градусном морозе с ударными выступлениями Хрущева, Шверника и президента Академии наук Комарова. С начала февраля внимание прессы и общественности резко переключилось на юбилейные даты — Пушкина, Балакирева, Глинки, Бородина, архитектора Баженова, ученых Менделеева и Лебедева. 14 февраля вышло подписанное Молотовым и Сталиным постановление «О финансовых льготах колхозам и колхозникам, пострадавшим от недорода»[1266].

17 февраля перед началом заседания Политбюро к Молотову зашел Орджоникидзе, чтобы обсудить текущие дела, и они вместе отправились на ПБ. Рассматривались резолюции предстоявшего пленума по докладам Жданова о выборах, Сталина — о недостатках партийной работы, Ежова — о вредительстве и содокладам Орджоникидзе и Кагановича о вредительстве в тяжелой промышленности. Выступлений Молотова не планировалось. После заседания Орджоникидзе допоздна сидел в своем наркомате, дорабатывая постановление, затем уехал домой и через несколько часов застрелился[1267]. Кто-то говорит, что Орджоникидзе сначала не смог защитить своего брата Папулию, отвести репрессии от наркомата — его первый заместитель Пятаков был только что осужден на процессе. Молотов считал, что история с братом была решающей[1268]. В стране объявили траур, глава правительства первым произносил прощальную речь.

23 февраля собрался пленум ЦК. Молотову надо было не только его открывать и вести, но и делать содоклад о вредительстве в промышленности, пользуясь материалом, подготовленным Орджоникидзе. Пленум продолжался 11 дней. Сначала в течение трех из них обсуждали доклад Ежова о деле Рыкова и Бухарина, которые обвинялись в том, что «как минимум, знали о преступной, террористической, шпионской и диверсионной деятельности троцкистского центра, но скрывали это». Они были арестованы.

Молотов делал содоклад 28 февраля, обильно цитируя показания Пятакова, Дробниса, Тамма, Шестова на январском процессе, и приходил к выводу о том, что именно Пятаков был «главным организатором вредительско-шпионской работы преступной шайки в тяжелой промышленности». Но основной упор глава СНК сделал на необходимости не столько искать виновных, сколько делать правильные выводы, ответить на вызовы извне и изнутри повышением производительности, овладением новой техникой, улучшением подготовки кадров. А в заключение затронул международный аспект проблемы:

— Советский Союз соревнуется с капиталистической системой. Борьба приобретает все более крупный масштаб. Об остроте ее свидетельствуют многие меры, которые капиталистические страны принимают в подготовке новых войн. Вредительские шайки всех этих троцкистов и прочих — один из активнейших отрядов в этой подготовке. Забывать об этом, предаваться беспечности — значит забывать о своем первейшем долге перед народом, перед трудящимися… Пока есть время, мы должны использовать каждый момент для того, чтобы подтянуться на слабых участках, чтобы достичь производительности труда и технических норм наиболее развитых капиталистических стран[1269].

Резолюция, принятая пленумом 2 марта по содокладам Молотова и Кагановича, называлась куда более зловеще, чем звучали сами содоклады: «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». В целях ликвидации последствий этой деятельности наркоматы должны были в месячный срок разработать «методы разоблачения и предупреждения вредительства и шпионажа». От предприятий требовалось соблюдение технологических процессов, регулярный планово-предупредительный и капитальный ремонт оборудования, контроль за соблюдением условий охраны труда, переподготовка кадров[1270]. Сталин в своем выступлении 3 марта говорил в первую очередь о задачах парторганизаций, но тоже не обошел стороной тему бдительности:

— Чтобы построить Днепрострой, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. А чтобы его взорвать, для этого требуется несколько десятков человек, не больше… Стало быть, нельзя утешать себя тем, что нас много, а их, троцкистских вредителей, мало. Надо добиться того, чтобы их, троцкистских вредителей, не было вовсе в наших рядах[1271].

Прения по докладу отразили настрой партийной верхушки на расширение репрессий, и Сталину в заключительном слове пришлось даже охлаждать наиболее горячие головы:

— В речах некоторых товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом или кто когда-либо в одной общественной столовой с Троцким обедал. Это не выйдет, это не годится.

Резолюция, принятая по докладу Сталина, осуждала практику подмены партийными организациями хозяйственных органов, призывала возвратиться к чисто политической работе, отказаться от парадности, восстановить отчетность парторганов перед пленумами, по-новому строить работу с кадрами, провести их переподготовку[1272]. 6 марта страна узнала о прошедшем пленуме. Но немного. Было сообщено лишь об исключении из партии Рыкова и Бухарина, а также напечатана резолюция по докладу Жданова о выборах. Партийная печать наполнилась материалами о подготовке к выборам.

13 марта Политбюро утвердило важный правовой акт — «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности». 20 марта принимается решение ПБ: «Воспретить при выборах партийных органов голосовать списком. Голосование производить по отдельным кандидатурам, обеспечив при этом всем членам партии неограниченное право отвода кандидатов и критику последних. Установить при выборах партийных органов закрытое (тайное) голосование»[1273]. 28 апреля совместным постановлением СНК и ЦК «О работе угольной промышленности Донбасса» осудили «практику огульного обвинения хозяйственников, инженеров и техников, а также тактику огульных взысканий и отдачи под суд, применяемую и извращающую действительную борьбу с недостатками в хозорганах»[1274].

1937 год